]]>]]>По материалам Российской газеты ]]>«Родина» №1215]]>

Почему поэт Велимир Хлебников, Первый Председатель Земного Шара, покоится в двух могилах?

Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
А солью будет небо,
И эти облака!

«Понитилась баенка»

]]>]]>Однажды деревенька Санталово с головой ушла в небытие.

Точно и не скажет уже никто, в какой день деревни не стало. Новгородская область, Крестецкий район, далее - трава-мурава, простеганная репейником, и тишина.

Но точно известно, что в шестьдесят седьмом году здесь еще маялись и мыкались санталовские аборигены.

Еще цела была и школа, в которой провел последний месяц жизни великий поэт-будетлянин Велимир Хлебников. На бревенчатой стене ее еще чернела надпись, процарапанная художником Петром Митуричем: «Здесь жил с 16 мая и умер Первый Председатель Земного Шара Велимир Хлебников. 9 ч. утра. 28 июня 1922 г.».

И банька, в которой Хлебников «умер и засмеялся», покосилась, но все же стояла. «Понитилась баенка», - на своем, будто неземном, языке говорили местные.

«Я умер и засмеялся» - это поэт сам про себя написал незадолго до смерти. Отчего смеялся? Знал, что утонет в пространстве - но не во времени.

Что там делать теперь, в этом Санталове? Чем может притягивать дремучее местечко, тем более что его вовсе нет?

Ну, для начала надо до него добраться.

]]>]]>От столицы полтысячи километров в сторону Новгорода, за райцентром Крестцы (с ударением на первом слоге) с трассы направо, еще километров двадцать до Ручьев. А там уже всякий укажет на дом с красной крышей, где живет учительница истории Светлана Николаева.

Считайте ее сталкером, но Светлана Борисовна может привести вас точно в загадочное местечко: доехать можно только до заветного камня, а от него километра два лесом, к дремучей речушке.

Но прежде - как пройти мимо Ручьевского ДК, где вот уже лет тридцать обитает тихий и теплый музей Хлебникова? Собственно, учительница истории в свободное от школы время за этим музеем и присматривает, больше некому. Теперь это филиал Крестецкого краеведческого музея, но вообще-то тут все на одном энтузиазме, искусство для искусства, чистая любовь. Создал музей в Ручьях когда-то ростовский художник Олег Облоухов. Помогали такие же подвижники - новгородские художники, работники московского музея Маяковского да петербургского Института русского языка и литературы. И стали собираться ежегодно Хлебниковские чтения. На энтузиазме, а на чем еще.

Так Хлебников и сам ведь был гол как сокол, таскал с собой наволочку, набитую его числоречами и небокнигами, да и только.

Места здесь путаные, и чудь, и дичь мерещится в зарослях. «Ой, - останавливается Светлана Борисовна, - там впереди что-то черное: не медведь ли?» Нет, не медведь. Говорят, до этих самых мест дошел Батый с ордой - и повернул обратно. И немец сюда не сунулся. А Хлебникову в 1922 году шел тридцать седьмой год.

Он честно предупреждал, вспоминая о Пушкине: «Люди моей задачи умирают в 37 лет».

]]>]]>Пророчества футуриста

В Санталово Хлебников, уже заболевший малярией, приехал с другом, художником Петром Митуричем. Ходил в лес, ложился голышом на землю - пропитаться солнышком. Ходил на рыбалку - 56 форелей и хариусов за раз. Потом слег в страшных муках, и все. Растворился в муравьях, рыбешках и прочей природе.

Возле скорбного указателя, напоминающего о месте смерти поэта, вдруг вылез запоздалый крепкий белый гриб. Николаева срезала и положила под табличку: это - ему.

Звали его Виктором, но все помнят Велимиром. Те, кто оплакивал его, назвали сгоряча Санталово проклятым местом. Но в том, что судьба привела поэта сюда, была своя предначертанность.

Сын орнитолога, лесоведа (основавшего, кстати, первый в России госзаповедник на Нижней Волге) мечтал о загадочном Конецарстве, где уснет у человека на коленях лев, где коровы и травы, как братья и сестры меньшие, снимут оковы. Звучит это несбыточно и страстно, но страстность Хлебников настаивал на «чифире» математического сухостоя. Странные вычисления приводили поэта еще в 1914м к выводу: ]]>]]>«Не следует ли ждать в 1917 году падения государства?»

Можно отмахнуться теперь от тех пророчеств будетлян или смотреть на них, как на мистическую диковинку. Но в них, как ни странно, ключ ко всем грядущим поворотам века. Футурист Хлебников разделил человечество на изобретателей и приобретателей. «Будущее решит, - писал он, - кто очутится в зверинце, изобретатели или приобретатели? и кто будет грызть кочергу зубами».

Нам-то теперь, сто лет спустя, известно: в конце концов приобретатели скомкали ХХ век и рассовали по карманам, как банкноты. Как мог не предвидеть этого Хлебников? Он же «пахарь мозгов – мозгопашец»? А кто сказал, что он - не предвидел? Просто знал и следовал буквально своей миссии поэта - в ней самурайская жертвенность уживалась и со скифской страстью, и с идеей православного философа Николая Федорова: «Жить нужно не для себя (эгоизм) и не для других, а со всеми и для всех». Теория относительности Эйнштейна сходилась в Хлебникове с «Капиталом» Маркса и чем-то еще по сей день не разгаданным, как космическая аура муравейника.

Последнее прости

Похоронили футуриста на погосте в соседней деревне Ручьи, меж елью и сосной. На сосне и вырезали надпись и дату. На крышке гроба нацарапали: «Председатель Земного Шара Велимир Хлебников». Пририсовали собственно земшар. Церковь Георгия Победоносца (1741 года) над могилкой поэта теперь рассыпается величественно - ни у кого до этого памятника культуры руки не дойдут: так он тихо когда-нибудь и рассыплется.

]]>]]>В 1960 году Хлебникова из самых лучших побуждений решили перезахоронить на Новодевичьем кладбище (8-й участок 6-й ряд) в Москве. Если верить свидетельствам очевидцев, из могилы в Ручьях перевезли то ли несколько косточек, то ли горсть земли с прахом и несколькими пуговицами. Часть праха явно осталась и в этой земле - так у футуриста Хлебникова оказалось две могилы, обе подлинные.

P.S. Люди ходят к двух могилам поэта, в Ручьях и на Новодевичьем, - а мозгопашец и провидец Хлебников ветвится в дебрях санталовской природы. И разливается отсюда по земшару - несбыточный, как любовь, без которой не выжить заблудшим.
«Небо душно и пахнет сизью и выменем.
О, полюбите, пощадите вы меня!
Я и так истекаю собою и вами,
Я и так уж распят степью и ивами»